Почему сейчас и почему именно на Западе Казахстана? Эти вопросы сейчас волнуют большинство казахстанцев. Как в нашу страну проникают радикальные течения и кто может им противостоять? Ответы на все эти вопросы дал наш собеседник – политолог, директор Института мировой экономики и политики при Фонде Первого Президента Республики Казахстан – Лидера Нации, Султан Акимбеков.

- Султан Магрупович, радикальным исламистам, наверное, удобнее всего внедрять свою идеологию в тех регионах, где большинство населения довольно религиозно и на хорошем уровне владеет госязыком. И если к таким можно отнести и западные и южные области Казахстана, почему в основном теракты происходят именно на западе? Чем это обусловлено?

- Сказывается соседство с Северным Кавказом, где появляется большое количество идеологически мотивированных людей. Их влияние, как литературное, так и идеологическое распространяется на соседние районы и на Западный Казахстан тоже. Наши южные регионы в религиозном отношении всегда исторически входили в зону влияния Средней Азии, где религиозная традиция достаточно устойчива и было множество собственных улемов (признанные и авторитетные знатоки теоретических и практических сторон ислама – Ред.) А появление ваххабитов и салафитов происходит там, где некому им противостоять.

Старый запад еще в дореволюционные времена больше тяготел к Поволжью. А советский период оставил в наших западных областях «чистую доску». Вот на Северном Кавказе, вспомним, когда появились течения ваххабитского и салафитского толка, против них резко выступили традиционные улемы и аксакалы. Это был внутриисламский конфликт! А на западе Казахстана было подавляющее число светского населения и отсутствовала религиозная основа. Все эти факторы привели к тому, что мы видим. А на юге РК сильно распространена сельскохозяйственная основа. Значительная часть занята на сельхозпроизводстве – есть чем заняться. В Атырау же – пустыни и такого нет. В Актюбинской области земля хорошая, но все равно там это не так развито. И в этих областях значительная часть населения живет и работает в городах и сельчане стремятся в города. А в исламском мире наиболее радикально настроены именно жители городов. Пример из Туниса. Там исламская партия «Ан-Нахта» набирает большинство голосов в городских кварталах бедноты. А на селе больше выигрывают традиционные партии. То же самое в Иордании: городское население более радикально настроено.

Люди с нашего юга больше связаны патриархальными системами, традиционными семейными отношениями. Переезжая в город, они разрывают эти связи. А восточный человек склонен к общинности и он будет ее искать, так как не у всех получается себя найти в городских условиях.

- Зачем «новым мусульманам» бороться с устоявшимся исламом – какая им выгода от этого?

- Это проблема для глобального пространства, потому что есть движение сторонников так называемого «чистого» ислама – салафиты, ваххабиты, общего какого-то названия нет. И, надо признать, далеко не все из них радикалы. Просто есть в их числе люди, которые считают, что надо вернуться к первоначальной мусульманской общине и отказаться от всего наносного. Существуют группы, которые не желают ждать и хотят все изменить сейчас и сегодня. Ради этого они готовы на все. 

Конфликт идет во всем мире и уже не одно десятилетие. Такие люди выступают даже против мусульманских государств, которые, по их разумению, находятся в состоянии «джахилии». Это по-арабски «невежество», в котором страны пребывали как бы до пришествия Пророка и появления ислама. Это страны, которые, по мнению сторонников «чистого ислама», не соответствуют представлению об идеальном обществе.

Такие группы есть не только у нас – в Европе, Турции, Египте. У нас таких было немного, многие уехали. То, что произошло в Актобе, – это реакция такой группы, спящей ячейки. Они хотели произвести шокирующее впечатление на государство и на общество и вызвать, возможно, неадекватную реакцию. Многие из них, вероятно, мечтают о роли мученика. Ведь вряд ли они рассчитывали изменить страну одномоментно. Даже попытка захвата войсковой части – это просто попытка создания проблемы лишь для регионального пространства.

- Как можно объяснить то, что исламские радикалы активизировались в республике только сейчас – открытые агрессивные выступления начали происходить только с 2011 года?

- Надо понимать, что мы 70 лет были изолированы от исламского мира и не имели никакого представления о тех процессах, которые развивались там. СССР жестко контролировал все религиозные факторы. И за эти 70 лет произошли глобальные перемены. Появились мыслители, которые считали, что современные исламские государства не соответствуют стандартам и что нужно возвращаться к ценностям первоначальной общины и бороться с западным присутствием. Идет скрытая и открытая война между традиционными улемами или муллами и новыми неофитами (новый приверженец (новообращенный) какой-нибудь религии, учения, общественного движения – Ред.)! Чисто религиозный аспект, который, казалось бы, не касается основной массы людей.   

Казахстан – это, своего рода, «табула раса» (чистая доска (лат.) – Ред.) и наши религиозные представления и видения были близки к нулю. У нас на тот момент не было таких развитых традиций, как у других стран Средней Азии, где были достаточно развиты различные медресе. А у нас было всего 27 мулл на всю страну и десяток мечетей. И в Казахстане распространился так называемый народный ислам. Это часть нашей культурной жизни, в которую входит и поклонение мазарам святых и ряд других наборов методов – все это наше население считало идеальным исламом. Но в то же время начинается проникновение идеологии, которая связана со сторонниками «чистого» ислама, которые говорят, что эти традиции являются ересью! И когда радикалы захватывали города в Тимбукту, они в первую очередь взрывали мазары святых. Ваххабиты, когда заняли Мекку в начале XIX века, уничтожили могилы всех сподвижников Пророка. Вот так они показывают, что все это не является классическим исламом. Они призывают отказаться от всего, что было привнесено в ислам за все столетия его распространения по всему миру, включая Казахстан. И соответственно казахские, пуштунские, кавказские, узбекские традиции, которые считаются исламские, для тех людей не являются таковыми. Некоторые пытаются переубедить людей путем проповедничества, а есть группы, которые хотят радикально менять это представление. Это идеологическая основа для того, что у нас появляются такие люди.

- Скажите, а возможно ли такое, чтобы действующая власть и исламисты смогли договориться? Возможен ли открытый диалог между ними, который исключал бы любое вооруженное противостояние?

- Конечно, конструктивный диалог всегда был бы лучше. Однако, посмотрим на Алжир. В 1992-м году там были выборы и на них победил «Исламский фронт спасения», армия взяла власть в свои руки и 10 лет была гражданская война. Часть исламистов и сейчас входит в структуру власти. Но проблема заключается в том, что этот путь ведет к разрушениям и потом собирать очень трудно. Этого лучше не допускать! Разочарования в сторонниках радикальной идеологии наступает быстро даже в таких обществах. И такой поддержки у них уже нет в Алжире, какая была в 90-х годах – тогда была эйфория. Но готова ли страна пройти через все это? Вопрос глобальный, конечно. Вопрос в том, насколько такие люди могут быть вменяемыми переговорщиками и насколько они готовы отказаться от тех или иных жестких мер.

Пакистан, к примеру, очень активно взаимодействовал с религиозными организациями. Там существует целый ряд партий, в том числе радикальных и пакистанская оппозиция даже поддерживала какие-то из них. Но на определенном этапе они стали проблемой для пакистанского государства! И пришлось вести войну, которая шла с 2007 по 2012 год и до сих пор еще не закончилась. Даже самые тесные отношения не спасли государство от того, что радикальные исламисты попытались поставить его на колени. С ними можно взаимодействовать, но нельзя быть уверенными в них. Пакистан – классический пример!

Всегда есть люди, которые идут за каким-то другим пониманием религии. Может, надо разделять, я не знаю – вопрос очень тонкий, надо понимать внутренние мотивы. Но, тем не менее, этим всем надо заниматься. И делать это должно государство. 

- Как должно в таких случаях реагировать это самое государство, чтобы не допустить нежелательных последствий? И разве официальные госорганы не сделали для себя нужных выводов после трагических событий пятилетней давности? 

- В 2011 и 2012 годах была другая ситуация и государство, конечно, вынесло определенные уроки. Такие люди уехали из страны, но они всегда будут. Но наше государство ведь не контролирует жизнь каждого человека. Методы наших спецслужб не такие, как в полицейских государствах. И оценить превентивные меры наших силовиков мы не сможем. Нам понятно, что в определенное время был нейтрализован определенный контингент – но это только верхушка айсберга. Радикалы, которые проводят теракты, стараются произвести максимально громкое впечатление – на публику, для широкой аудитории. Но можно ли транслировать все, или мы таким образом сыграем на руку тем, кто устроил теракт? Что мы вообще должны делать: закрываться и отказаться от привычного образа жизни или продолжать сохранять открытую экономику и открытое общество? А если мы испугаемся и поддадимся панике, мы опять же сыграем на руку террористам. Но любой теракт – это повод поработать над слабыми местами в системе безопасности, чтобы не допустить подобных проявлений в будущем. Но в то же время, мне кажется, нам нельзя перегибать палку и переходить определенные границы.  

- Спасибо за интересное интервью.